Два дня назад у меня умерла мама, кото­рой было 65 лет. После похорон мы с пяти­летней дочерью остались жить с моим от­цом. За ним же надо кому-то ухаживать. Но жить стало просто невыносимо. Он на­падает на меня, кричит и ругается. Не ду­маю, что это поведение связано со смер­тью мамы. У отца с молодости был очень тяжелый характер. Пока мама была жива, она брала на себя роль «буфера», пре­дохранявшего меня от агрессии отца. Те­перь, когда мамы рядом нет, ничто и никто не спасет меня от его постоянного гнева за прошлые «прегрешения». Мой муж — че­ловек восточного происхождения — из­начально не был принят отцом. Отец всю жизнь попрекал меня тем, что вышла за­муж против его желания. Все, что я слыша­ла в свой адрес, — это недовольство, упре­ки и унижения. Отец был судим и провел два года в заключении. Его подставили партнеры, и он не сумел доказать свою невиновность. Мама смогла найти ад­воката и с его помощью повернуть на суде дело в его поль­зу. Она преданно ждала его два года, пока он отбывал на­казание. А он всю жизнь подозревал маму в неверности и попрекал тем, что она кому-то, помимо него, нравилась.

Мама, уходя в больницу, дала мне два наказа: «Не ссорься с отцом и береги дочь пуще глаза во лбу». Я поня­ла это так, что надо оставаться рядом с отцом и ухаживать за ним. Шесть лет назад у меня уже был нервный срыв из- за жесткого давления отца в связи с браком с иностран­цем, в результате которого я попала в психиатрическую больницу. Сейчас я снова чувствую себя загнанной в мы­шеловку. Отец — довольно состоятельный человек, име­ет бизнес за границей, приносящий ему хороший доход. Благодаря этому у моей дочери есть перспектива отды­хать и учиться за границей и получать все самое лучшее. Нельзя портить с ним отношения, надо терпеть. Я не могу уйти и не могу больше находиться вместе с отцом.

Катя, 34 года.

У молодой женщины развился внутренний конфликт здо­ровой естественной установ­ки на самосохранение и фикси­рованной установки на оберегание отца, завещанной, как ей казалось, в маминой последней воле. Жела­ние остаться «хорошей дочерью», не ссориться с отцом, определен­ным образом истолкованные не­однозначные мамины слова, в силу того что они были прощальным на­путствием, возымели на Катю силь­нейшее влияние. Она стала считать себя обязанной взять на себя ответ­ственность за его жизнь, даже це­ной угрозы для собственного пси­хического здоровья. Вдобавок Кате казалось, что в случае разрыва от­ношений с отцом под угрозу могла быть поставлена материальная под­держка будущего дочери здесь уже не до секс знакомства.

Важно было поставить под со­мнение единственность возможно­го варианта поведения в сложив­шейся ситуации, который принял характер неизбежного приговора. Систему сформировавшихся устой­чивых представлений, подкреплен­ных материнским наказом, требо­валось перепроверить, поставив ее истинность под сомнение. Необхо­димо было помочь Кате отделить реальность от преувеличения, опре­делить зону своей ответственности, вернуть свободу выбора и помочь оценить собственные силы.

Для этой цели были использова­ны вопросы, последовательно воз­вращавшие Катю от позиции неот­вратимой ответственности за отца к самой себе и к реальности. Психолог: «Отдаете ли вы себе от­чет в том, что изменить характер отца не в ваших силах?» Катя: «Да, это так».

Психолог: «Можете ли вы реально что-то сделать, что­бы помочь ему?»

Катя: «Нет, он не воспринимает меня как человека, к которому можно прислушаться». Психолог: «Видите ли вы, что, оставаясь жить рядом с ним, берете на себя ответственность за его жизнь, при­том что не можете оказать на него никакого влияния, а он постоянно негативным образом влияет не только на вас, но и на вашу дочь?»

Катя: «Вы правы. О дочери я не подумала, но это так». Психолог: «Понимаете ли вы, что, оставаясь жить с от­цом, вы приносите себя в жертву?» Катя: «А что мне остается делать? Ведь я обещала маме заботиться о нем».

Психолог: «Если вы будете продолжать жить с ним ря­дом, надолго ли вас хватит? Что тогда будет с вашей до­черью? Из двоих близких вам людей — ваш взрослый, физически не слабый еще отец, руководящий бизнесом, и ваша малолетняя дочь — за кого вы действительно ДОЛЖНЫ отвечать?» Катя: «Конечно, за дочь».

Психолог: «И так вы выполните мамин наказ беречь дочь как зеницу ока». Катя: «Да».

Психолог: «Может быть, есть какие-то другие варианты продолжать заботиться о нем, не находясь с ним рядом?» Катя: «Мы могли бы жить отдельно. Однако это лишает нас его финансовой поддержки». Психолог: «Понимаете ли вы, какую цену вы плати­те за этот шанс когда-то в будущем обеспечить дочь? В любой момент вы можете снова оказаться в больнице узнав о гей знакомствах, если в очередной раз не выдержите его агрессии. Гото­вы ли вы платить эту цену?»

Катя: «Я лучше лишусь этих сверхвозможностей, чем проведу остаток дней в сумасшедшем доме. Мы можем жить как все обычные люди».

Психолог: «И потом почему вы думаете, что он лишит свою единственную внучку наследства?» Катя: «Вообще-то вы правы. Он ее очень любит. Со­всем не так, как меня».

Психолог: «Может быть, слова мамы о том, чтобы не ссориться с отцом, касались именно такого варианта развития событий, при котором вам не нужно было бы жить с ним вместе? Ведь, живя с ним под одной кры­шей, вы не сможете избежать этих ссор. И наказ мамы беречь дочь как зеницу ока с этим хорошо сочетается — разве он не о том, чтобы сохранить ее в безопасной атмосфере, без угроз для вашей и ее жизни?» Катя: «Мне это даже не приходило в голову».

Как только Катя освободилась от сужающей ее си­туации, она взяла свою жизнь в свои руки, не переста­вая быть при этом хорошей заботливой дочерью, ис­полняющей последнюю волю своей мамы.